---

Тусклый луч света от лампы с большим усилием освещал проход, образованный огромными клетками. Многие из них пустовали, но в помещении чётко чувствовался запах псины. На самом деле, здесь был целый букет запахов. Эта затхлость и ещё какая-то странная вонь смешались воедино, и с трудом можно было различить старые запахи от новых. Никто даже не мог сказать, как давно здесь не было той или иной собаки.
Шварц нехотя приподнялся и сел. Он живо вспоминал свой первый день в заточении и не мог не сравнить его с сегодняшним. Днём, когда спустя много времени он вновь оказался в клетке. Это была не Германия, и уж тем более не то самое место, где ему довелось жить в своё время, но всё здесь было таким страшно и жутко знакомым, что бросало в дрожь. Звуки, голоса, запахи. Эти прутья, пол, даже железная миска с водой и голой костью, которую закинули сюда чёрт знает когда. Это место словно было отражением его памяти. Будто кто-то начал крутить плёнку, воспроизводя все закоулки его воспоминаний.
Шварц бы мог бесноваться на месте, сходить с ума, рвать всё в клочья, дико лаять, но он просто сидел. Сидел и смотрел перед собой на круг света на полу. Выглядел он ссутуленным и расстроенным, но во взгляде читалось лишь смирение с происходящим. Где-то глубоко в душе палевый пёс бунтовал и выл от боли, но снаружи был похож на статую.
— Эй, салага!
Знакомые слова нарушили мёртвую тишину и могли бы выбить собаку из колеи. А вдруг это сон?
— Чего застыл, как пень?! Чё высматриваешь? На меня смотри! Слушай сюда, боров темномордый! Не знаю, что ты за х*рен, но готовься к хорошей взбучке! Да-да, я про себя говорю! Уж поверь, здоровяк, скоро я тебя так отделаю, что твоя прекрасная шёрстка зальётся твоей же тёплой кровью, и ты уже не будешь таким чистеньким.
Незнакомец брюзжал слюной и никак не хотел успокаиваться. Постепенно угрозы переросли в безудержный лай, пока эта суматоха вконец не надоела людям. Тяжелая дверь со скрипом резко распахнулась, и в помещение зашёл человек. Его худое лицо пряталось в тени от падающего света, но за ним тянулся стойкий шлейф дешёвого одеколона, перебиваемый запахом табачного дыма. Шварц фыркнул и недовольно дёрнул верхней губой, но остался неподвижен. Он исподлобья наблюдал за человеком, как тот подошёл к клетке и громко накричал на расшумевшегося пса.
— Гай, а ну заткнись! Чучело безмозглое, — высокая тёмная фигура ударила несколько раз по решётке и пригрозила собаке большой ладонью, зажатой в кулак, что подействовало моментально. Пёс тут же осёкся и поджал хвост, виновато отползая задом в тёмный угол. Шварц готов был поклясться, что уловил еле слышный скулёж с той стороны. Такая перемена не на шутку удивила. Человек ещё минуту что-то ворчал себе под нос, а потом пошёл обратно. Проходя мимо, он бросил долгий взгляд на палевого кобеля, многозначительно хмыкнул и вскоре удалился. Дверь с грохотом захлопнулась, и по помещению раскатился громкий гул.
— Готовься умирать, темномордый! Незнакомец всё ещё скалился и негодующе ворчал. Шварц ухом не повёл. Он даже не соизволил взглянуть на соседа по несчастью. Тот забился к самой дальней стенке и полностью скрылся в тени. Палевый не знал, так ли правдивы были его слова — насколько соперник был опасен и представлял ли вообще угрозу для него. Шварц многих повидал за время заточения: одни скалились, пуская слюни, но на деле их с завидной легкостью хватали за шкирку и кидали в сторону, ломая кости. Другие, как Шварц, тихо сидели в своём укромном местечке, не привлекали внимания и лишь на арене показывали себя во всей красе.
Кобель отвёл тяжелый взгляд и отвернулся к стенке. Он тяжело лёг на живот и вдохнул, поднимая вверх сгустки пыли. Шварц надеялся, что если заплачет, то враг хотя бы не увидит его слёз.
Он не переставал думать о доме. О Джексоне. О том, как хозяин радостно треплет его за ухом, чешет шею, а затем дружелюбно хлопает по боку, мол: "Ах, ты ж мой хороший!" Кангал взывал с мольбами к Веселенной, чтобы она прекратила этот кошмар. Чтобы она вернула его домой к своему любящему другу в его крепкие объятия и никогда больше не посылала на верную гибель. Холодный пол неприятно морозил живот и лапы, и больше всего Шварц хотел заснуть сегодня под боком Джексона, хоть тот никогда не был в восторге от огромной собаки, гостившей на кровати. Но пёс отдал бы всё за такой миг.
И, конечно, он думал о Шанди.
Шанди...
Он не мог о ней не думать. Шанди заполняла все его мысли. Он был пропитан ей и её именем до мозга и костей. По правде, только она не давала Шварцбальду окончательно кануть в бездну или сойти с ума. Она была далеко от него и в то же время близко. Больше всего пёс мечтал зарыться чёрным носом в её белоснежную шерсть, вдохнуть сладкий запах и, тихо посапывая, уснуть рядом с ней.
Но он не хотел, чтобы подруга оказалась здесь. Увидь Шанди его в таком виде, она бы пришла в ужас. Это был не тот пёс, который когда-то на том самом причале встал на её защиту и отбился от двух дворняг. Это был не тот пёс, который после провел с ней весь день, помогая добраться до конюшни. Это был не тот, кто всегда поддерживал и вставал за неё горой. Нет, этого парня она бы в жизнь не узнала — обрюзгший, вялый, загнанный в угол. Не живой.
Шанди...
Пёс вновь и вновь повторял про себя её имя, отголоски которого слетали с его уст. Словно боялся, что если не произнесёт его, то навечно забудет.
Вдруг он услышал лёгкую поступь, и почувствовал тепло. Странно. Вокруг было холодно, а из носа выходили серые клубы пара, но он точно его чувствовал. Какая-то неведомая аура подступала к нему сбоку. Прежде чем он успел повернуться, его лоб кто-то коснулся и нежно лизнул. До боли знакомый запах прорезал нос и заставил задышать чаще.
— Шва-а-арц...
Этот голос... Это был её голос, вне всяких сомнений. Такой мягкий и мелодичный, он буквально ласкал ухо каждого.
— Шанди?!.. — кангал резко подскочил, не веря в происходящее, но действительность буквально подкосила его ноги, и он упал обратно на належанное место. Воображение и сознание сыграли в злую шутку с несчастной собакой, на секунду подарив ей надежду. Это был сон.
Может на самом деле это место и есть сон, а тот сон — настоящая реальность?
— Так оно умеет говорить, — послышался сзади уже знакомый голос, — Хотя скоро это будет не важно.
Нет. Это явно не сон. Вот она — арена. Поле боя. Место, где решается твоя судьба.
Шварц не спеша семенил рядом с человеком, который вёл его на поводке. Каждый шаг приближал его к предстоящему бою и давался с неимоверной болью в груди. Сердце будто рвали на куски, оставляя внутри бездонную пустоту отчаяния и безнадёги. Грудь сковала неведомая сила, а лапы онемели и не хотели слушаться. В ушах бешено пульсировала кровь. Он выглядел таким разбитым и подавленным, словно вот-вот и развалится на месте.
Вокруг стоял шум. Людей было уйма, они неистово кричали, трясли руками и хлопали, подбадривая участников. Это зрелище, насыщенное визгами, лаем и кровью, не на шутку раззадоривало публику, и она пускалась во все тяжкие. Из-за толпы Шварц не мог разглядеть то место, где случались самые ужасные вещи, но над людскими головами возвышались решётчатые стенки. Очередная клетка, — хмыкнул пёс и повесил хвост. Когда они зашли на арену и позади лязгнул засов на воротах, Шварц сумел лучше рассмотреть публику за железными прутьями и своего соперника на другом конце арены, который неумолимо жаждал пуститься в бой.
Это был тот самый пёс по кличке Гай. Забавно, что он назвал Шварбальда тёмномордым, когда сам был черен, как смоль. Он был массивен и огромен, почти ростом со Шварца, со множеством боевых ран по всему телу. Левую сторону морды украшали многочисленные шрамы, которые доходили до самого уха. Оно тоже было разодрано. Левое веко немного прикрывало глаз, но видел кобель отлично. Шерсть топорщилась в разные стороны и на всем теле болтались клочья, словно собака давно не считала нужным вылизываться. Гай был похож на бойца, который только вышел из очередной битвы. Но чёрного пса переполняли силы, а его дикий взгляд излучал железную уверенность в своей скорой победе. Он скалил зубы, пуская слюни, и, не переставая, отпускал едкие фразочки в адрес палевого кангала.
— Сейчас ты у меня попляшешь, Белоснежка!
Шварц смутно помнил остальное, всё произошедшее было окутано туманом и смешалось в один ком. Вроде прозвучал сигнал, и люди спустили собак. Две огромные машины-убийцы сцепились вместе в один клубок. Кружась и ворочаясь на полу, собаки создавали подобие Инь и Яна. Безудержный крик толпы разрывал бешеный лай и дикое рычание. В какой-то момент палевый навалился всем телом на врага, вцепившись в его лапу и рвал беднягу в клочья. Он не переставал кусать и царапать его. Вот когти полоснули по морде, вот зубы ещё раз вцепились в лапы и прокусили до костей. Бой ещё не был закончен, но казалось, что победитель уже заявил о себе. Шварцбальд твердил себе, что должен победить. Он должен вернуться в клетку и снова попытаться сбежать, чтобы вновь увидеть тех, кто его ждёт. Но порой один миг меняет всё.
Доля секунды, и чёрная пасть со всей силой смыкается на шее кангала. Душный воздух разразил неистовый вой. Шварц тяжело храпел и поскуливал, в то время, как зверюга не намеривался уступать. Он оттеснял кангала назад, пока вовсе не повалил на спину и сильнее сжал челюсть. Их лапы бились друг о друга. В стороны разлетались клоки светлой и тёмной шерсти, в телах хрустели кости, а острые клыки с лёгкостью прокусывали нежную плоть. На левом глазу чёрного пса вскрылись старые шрамы и начала стекать кровь. Она капала на морду кангала, заливая глаза и рот, и тот задыхался от её приторного железного запаха. Пёс попытался сглотнуть, но челюсти лишь сильнее сжались на шеи. Стало трудно дышать. Чёрный навалился всем телом и тяжко пыхтел. Шварц больше ничего не слышал, кроме его дыхания и рыка. Он слышал, как капала кровь, но чья именно, уже не был уверен наверняка. Он слышал, как хрустели его кости, придавленные телом врага. Он бегал глазами по толпе, будто искал кого-то знакомого среди них. Того, кто бы мог спасти его. Он хотел в последний раз увидеть её.
Почему?.. Почему Шварц оказался сегодня именно здесь? Почему именно сейчас? Возможно не следовало проклинать весь мир, что судьба так издевательски с тобой поступает, а прежде стоило задать главный вопрос: "Почему ты молчал?"
С первой их встречи улетело немало времени. Были светлые и тёмные дни, конечно, светлых было больше. С Шанди по-другому быть не могло. Её неутолимый задор и веселье принесли массу красок и новых впечатлений в жизнь хмурого кангала. При каждой их встрече внутри распалялся огонь, и жизнь начинала бить новым ключом. Овчарка вряд ли догадывалась, какое воздействие оказывала на здоровяка только одной своей улыбкой и добрыми небесно-голубыми глазами. Пёс моментально веселел, приободрялся. Его закрученный хвост невольно начинал вилять в разные стороны. Шварц смущался и тут же плюхался на землю, придавливая хвост, чтобы как-то усмирить этого негодника. Но это выглядело так нелепо и в то же время забавно, отчего Шанди каждый раз хихикала и умилялась, чем ещё больше стесняла большого кобеля.
А их прогулки по городу! Палевому никогда не сиделось на месте, его вечно тянуло куда-то убежать, погулять, изведать новые места и, само собой, угодить в очередные неприятности. А затем вернуться подздно ночью домой и получить нагоняя от Джексона. Он святой, раз ещё не выгнал меня! И нет бы одному отправится на приключения, так он ещё утягивал подругу за собой. Везде и куда угодно. Шварц слабо представлял, как бы он проводил время, не будь Шанди совсем рядом, в паре шагов от него. Он настолько привык к жару её тела возле себя, что каждый раз, разлучаясь, он тут же впадал в уныние и забивался под входной дверью на небольшом коврике в ожидании следующего дня, когда вновь увидит её средь улицы — овчарку белее снега на фоне серого города. Рядом с Шанди весь мир блёк, и Шварц мог видеть только её.
Так почему ты молчал всё это время?
Но все, кто знаком с кангалом, знают, как он скуп и скромен на проявление больших и открытых чувств. Это обижает, задевает. Шварц нередко спрашивал себя, что такая жизнерадостная Шанди делает рядом с ним. Каждую минуту, секунду, проведенную вместе, она отдаёт всю себя ему, а взамен получает лишь нежный поцелуй в лоб и многозначительный взгляд любящих, но хмурых глаз. Разумеется, она ни раз слышала комплименты в свой адрес, от которых буквально таяла на глазах, но Шварц никогда сильно не откровенничал с ней. Он умалчивал даже о самых тёмных днях его жизни, предпочитая держать всё в себе и не желая опускать на плечи хрупкой Шанди такой тяжёлый груз правды.
И, вот, вдруг осознаёшь, каким ты был дураком. Тебе хочется столько всего сказать, объяснить, но судьба нагло пинает тебя под дых и кусает за глотку: "Раньше надо было думать, теперь поезд уехал". Он уехал, а ты остался здесь наедине со своими сожалениями и несказанными словами.
Кобель валялся на грязном полу, вдыхая отвратительную вонь плоти и заглатывая кровь. Он перестал биться и отбиваться и почти обмяк, надеясь на пощаду. Раненный и измотанный, пёс попытался сделать ещё один рывок, но всё безуспешно. По щеке потекла скупая слеза. Он нашёл глазами одну из ламп, что служила освещением арены, и долго вглядывался в её яркий свет, уносясь мыслями подальше от этого места, чтобы оказаться рядом с той, которой дорожил и любил больше всего на свете.
В последний раз Шварцбальд мысленно обратился к Вселенной в надежде, что та донесёт до неё слова, и закрыл глаза.
Я люблю тебя.